К лету 1986 года SEC и прокуратура уже почти забыли, каким триумфом стало "дело Левайна". Теперь их беспокоило то, что несмотря на всю полученную от старательного Дэнниса информацию, шансов выиграть дело против Боэски у них не было: прямых доказательств не существовало. Надо было "копать", и затянуться это могло на годы. Все, что следователям удалось сделать до сих пор - это провести компьютерный анализ всех сделок Боэски, а также "сверку" газетных и журнальных публикаций, где содержались намеки на то, что у Ивана был доступ к инсайдерской* информации. Но при этом было совершенно ясно, что "арб"* - это совсем не то, что сотрудник инвестиционного банка. Арбиртаж* по определению предполагает наличие огромного количества контактов с самыми разными людьми, использование любых слухов, любых намеков, любой информации или всего, что за нее может сойти.

Однако Гэри Линч (руководитель отдела расследований Комиссии по ценным бумагам и биржам - SEC) был уверен, что сколько бы это ни тянулось, в итоге все равно удастся Боэски прижать. И в качестве "жеста устрашения" в августе 1987 года было решено послать ему повестку с требованием представить информацию по нескольким десяткам сделок и копии документов, эти сделки подтверждающих. Юристы SEC постарались составить повестку так, чтобы Боэски понял: Левайн рассказал про него достаточно. У Боэски было две недели, чтобы ответить на все вопросы, и Линч, Карберри и другие правительственные юристы решили тем временем отправиться в отпуск.

Боэски позвонил Питту сразу же, как только получил повестку и сказал, что надо посоветоваться. Питт не удивился: он знал, что такие повестки время от времени получает любой человек, который проводит масштабные операции на фондовом рынке. Но в голосе Боэски было что-то странное. Когда Питт посмотрел на повестку, все стало понятно: SEC требовала представить практически все документы и выписки, которые у Боэски на этот момент были. Это не могло быть рутинным запросом.

Еще больше подозрений появилось у Питта после того, как SEC отказалась выдать ему копию приказа о проведении расследования (обычно такие копии давали без вопросов). Когда Питт стал настаивать, в SEC сказали, что он может прочитать текст приказа, но может его копировать. Питт вынужден был согласиться и на это, но когда наконец прочитал этот злосчастный документ, пришел в ужас: там были ссылки не только на показания Левайна, но и на другие источники.

Питт решил привлечь к делу юристов из еще одной фирмы ("Уилмер, Катлер и Пикеринг"). Законникам надо было понять, чего хочет Боэски. Для решительного разговора было решено устроить встречу не в офисе, а в маленьком зале для переговоров гостиницы "Гранд Хайат". Боэски, против обыкновения, на встречу не опоздал, но выглядел бледным и подавленным. "Я в общем знаю, что у правительства на вас есть, - сказал Питт. - Но только вы, Иван, знаете всю правду. И если вы не скажете этой правды нам, наши советы окажутся заведомо дефектными. И еще: мы не возьмемся представлять вас, если вы собираетесь лгать суду".

И Боэски совершенно неожиданно для всех начал говорить. Все, ничего не скрывая. Обо всем, что происходило последние несколько лет. Казалось, что он сам впервые смотрит в лицо самому себе.

Питт почувствовал глубокую грусть. Здесь, сейчас, на его глазах рассыпалась в прах одна из самых удивительных карьер Уолл-Стрит. Боэски потребовалось почти две недели, чтобы рассказать все. Для того, чтобы заниматься этим делом, Питт организовал целую команду, хотя все еще не решил, как к нему лучше подходить. Выслушав Боэски, он понял две очень важные вещи. Во-первых, материала на Боэски у SEC на самом деле было мало. Во-вторых, Боэски был виноват не только в инсайдерской торговле, но еще и во множестве преступлений, которые могли стать предметом криминального расследования.

Становилось очевидно, что для Боэски есть смысл заключить с правительством сделку. В этом случае решение будет приниматься исходя из двух соображений: того, насколько сильны позиции обвинения, и того, в какой степени Боэски может способствовать раскрытию других преступлений (то есть, если перейти на русский жаргон, кого и насколько он может "заложить"). По обоим параметрам позиция Боэски выглядела очень сильной. Питт начал уговаривать Ивана сотрудничать с правосудием. Он объяснил, что этот процесс может быть мучительным и унизительным, и в любом случае Ивану не удастся избежать штрафа. Если же Боэски решить защищаться, суд будет тянуться несколько месяцев, а SEC и прокуратура постараются сделать из него "представление года" - Боэски будут неделями допрашивать обо всем на свете при большом стечении публики, а газетные комментарии превратят его в "злого гения Уолл-Стрит". Боэски волновали только три вещи: что будет с его женой и детьми? что будет с сотрудниками и инвесторами его фирмы? и придется ли ему сидеть в тюрьме?

Ни на один из вопросов ответа Питт пока не знал, но чувствовал, что решать надо быстро: каждый упущенный день дает SEC возможность получить новые доказательства против Боэски. И Иван решил "сдаться".

26 августа Линч, отдыхавший с женой и детьми в крохотном арендованном домике на побережье Мэйна, обнаружил на автоответчике сообщение от Питта, с которым был хорошо знаком - несколькими месяцами раньше тот представлял Банк Лой. Линч удивился, зачем бы он мог понадобиться Питту, но отзвонил ему в Вашингтон. Питт долго извинялся, что беспокоит Линча на отдыхе, а потом сказал, что им очень нужно встретиться.
- Зачем? - спросил Линч. - Какие проблемы могут быть сейчас у Банка Лой?
- Я теперь представляю не банк. Меня нанял Боэски, - сказал Питт.
- Если вы по поводу повестки, так в этом нет никакой срочности - у вашего клиента еще почти две недели.
- Нет, это совсем по другому поводу, - ответил Питт и продолжал настаивать на срочной встрече.
"Защита" и "обвинение" встретились в Бостоне 27 августа. Все были в напряжении, и Питт решил не тянуть время: после коротких приветствий он зачитал подготовленный документ, в котором говорилось, что "Боэски не в состоянии ответить на вопросы, содержащиеся в повестке, в отведенный для этого промежуток времени, но он - Питт - со своей стороны считает, что возбуждать судебное дело против Боэски не в интересах правительства, так как заключение соглашения позволит обвинению получить множество очень ценной информации, которую оно не получит при другом сценарии". В качестве платы за сотрудничество Боэски хотел получить иммунитет против криминального преследования.

Линч, который не смел и надеяться на столь удачный поворот событий, тем не менее выслушал все это с непроницаемым лицом профессионального игрока в покер и заявил, что он не может ничего решить без санкции прокуратуры. На этом встреча закончилась. Прокуратура, естественно, не возражала, но заявила, что об иммунитете не может быть и речи: Боэски должен признать себя виновным хотя бы по одной статье обвинения. Питту не удалось переспорить юристов прокуратуры, и в результате сошлись на том, что Боэски признает себя виновным в мошенничестве на фондовом рынке. Кроме того, минимальный штраф должен был составить не меньше 100 миллионов долларов (цифра казалась Линчу почти мистической: он знал, что годовой бюджет SEC составляет 105 миллионов). Конечно, SEC не могла просто забрать все, чем владеет Боэски: предполагалось, что штраф должен примерно соответствовать удвоенной сумме незаконно полученных прибылей (оценить которые точно все равно было невозможно). Но в любом случае этот штраф должен быть существенным для "штрафуемого" (состояние Боэски на этот момент оценивалось в 130 822 991 долларов, в том числе 2,7 млн. в денежной форме, 115 млн. - в ценных бумагах, 6,9 млн. - в недвижимости и 2,4 млн. - в произведениях искусства. Личные расходы Боэски за 1985 год составили около 6 миллионов долларов).

Принципиальным требованием обвинения было то, что все действия должны были держаться в строгом секрете: это дало бы SEC возможность использовать Боэски как "тайного агента" в надежде "вытянуть" (и зафиксировать) из других подозреваемых подтверждения их вовлеченности в незаконные операции.

Следующим шагом должно было стать составление так называемого "проффера" - описания того, что конкретно Боэски может предложить следствию. Питт снова начал торговаться: в письменном "проффере", который он составил, фигурировали лишь сочетания типа " Инвестиционный банкир А" и "брокер В". Линч пришел в ярость и предупредил Питта, что "так дело не пойдет". Деваться было некуда: самое большее, что Питт смог выторговать - это то, что нужные следствию фамилии людей, вовлеченных вместе с Боэски в противозаконную деятельность, он назовет устно. И назвал:
- Майкл Милкен, Мартин Сигел, Бойд Джеффриз (владелец крупнейшей брокерской фирмы) и Карл Икан (миллиардер, профессиональный инвестор-"рейдер"*). Линч и Карберри просто не могли поверить своему счастью.

дальше