Несмотря на все скандалы, аресты и "переоценку ценностей", "великий бычий* рынок" восьмидесятых продолжал упорно идти вверх. 12 мая 1986 года, когда арестовали Левайна, индустриальный индекс Доу-Джонса был равен 1800 пунктам. Левайн был далеко не того класса величиной, чтобы как-то на эту цифру повлиять. К ноябрю, когда виновным признал себя Боэски, индекс поднялся до 1900. Боэски был игроком куда более серьезного калибра, и сначала на рынке началась легкая паника: некоторые акции, особенно тех компаний, которые рассматривались как возможные объекты поглощений, ощутимо пошли вниз. Однако за несколько дней все встало на свои места, и цены продолжили свой рост. А яростное сопротивление Милкена и "Дрекселя", Фримена и "Голдман, Сакса" предъявленным обвинениям лишний раз убеждало инвесторов в том, что все в порядке.

Правда, в самих банках дела шли не то что бы очень хорошо. В "Киддер, Пибоди" начинал разворачиваться конфликт между руководством фирмы и ее новыми владельцами - компанией General Electric, которая незадолго до этого выкупила контрольный пакет акций General Electric были чужды всяки сантименты и "корпоративный дух" Уолл Стрит. А потому она отказалась поддержать Уайтона и даже назначила независимую аудиторскую проверку всех операций, в которых он якобы использовал инсайдерскую информацию, потребовав вдобавок, чтобы все сотрудники, против которых были выдвинуты обвинения, были уволены.

"Дрексель" контрольного пакета никому не продавал, зато ощутимо сбавил темпы. Фирма явно теряла влияние и упускала благоприятные возможности для развития. Показателем того, в какой растерянности находилось ее руководство, стала отмена планов по строительству собственного небоскреба во Всемирном торговом центре. Площадка ушла к "Саломон Бразерз" - давнему конкуренту "Дрекселя", что еще больше всех расстроило. А поскольку "влиятельность" - понятие в значительной мере субъективное, клиенты тоже стали относиться к "Дрекселю" по-другому. Все почувствовали, что враждебные поглощения, за которыми стоял Милкен со своими практически неограниченными финансовыми возможностями, теперь выглядят не такими уж роковыми: боритесь! не боги горшки обжигают!

Жаркое лето 1987 года стало периодом затишья. Боэски и Сигел уже признали себя виновными, Милкен, Фримен и Уайтон продолжали сопротивляться, и не похоже было, чтобы дело удалось закрыть в скором будущем. Арбитражеры* опять были на коне: рынок оправился от известий о Боэски, и на нем даже циркулировали слухи о нескольких перспективных поглощениях, которые обещали арбам большие прибыли. Все еще больше залезали в долги и швыряли деньги на любые акции, с которыми хоть что-нибудь могло произойти. В начале августа Индустриальный индекс достиг 2700, и все ждали, что к новому году будет взят трехтысячный рубеж. Фред Джозеф был одним из немногих, кто считал, что цены не могут бесконечно идти вверх. Он даже уговаривал Милкена быть готовым к тому, что рынок облигаций в какой-то момент сожмется, и советовал ему на всякий случай "придумать для себя что-то новое"

Инвесторам эти опасения профессионалов были совершенно ни к чему: они знали, что с каждым днем стоимость принадлежащих им акций повышается, а если повезет - может удвоиться за несколько дней.

Однако ничьи настроения и ожидания не могут отменить объективных законов рынка. Первый "толчок" произошел 14 октября, когда из Вашингтона просочились слухи о новых законодательных актах, ухудшающих налоговый статус инициаторов и финансистов враждебных поглощений. Инвестиционные институты начали в спешке продавать акции, чтобы "в случае чего" не налететь на повышенную ставку налогообложения. 15 и 16 октября индекс падал на 100 пунктов в день.

А 19 октября произошел крах: индекс упал на 500 пунктов, что стало самым большим обвалом за всю его историю. В компьютерную систему биржевой торговли уходили сотни и тысячи заявок на продажу, и с каждым новым выставленным лотом цены продолжали падать. Спад охватил не только спекулятивные акции, но и самые надежные бумаги крупнейших национальных корпораций. Рынок оказался на грани полной катастрофы - особенно утром 20 октября, когда цены снова пошли вниз перед тем, как выровняться после полудня.

Этим кончилась великая эпоха, когда, как впоследствии сказал один арб, "все люди зарабатывали больше, чем ожидали, и все с удовольствием приходили на работу".

дальше