Со дня ареста Левайна прошло уже несколько месяцев, а Мартин Сигел все не мог успокоиться. Он все время вспоминал, каким шоком было для него известие об аресте Дэнниса: единственное, о чем он мог думать в этот момент - так это о том, что "это должен был быть я". Окружающие, естественно, ничего не знали о мучениях Сигела, но зато видели, что он за последнее время почти перестал улыбаться.

29 октября Марти пришел домой в половине седьмого, что для него было необычно рано. Никого не было: дети гуляли с няней, жена отправилась по магазинам. Зазвонил телефон, и Марти снял трубку сам, чего обычно не делал.
- Это Билл, - произнес приглушенный голос на том конце провода.
- Какой Билл?
- Вы знаете. Просто Билл.
Сигел начинал злиться, но тут последовал вопрос:
- Вы получили мое письмо?
- Какое письмо?
- Ну, письмо, которое я вам послал. По поводу ваших отношений с Русским. Я хотел бы с вами встретиться.
- Я не знаю, о чем вы говорите, - испуганно сказал Сигел. - Если вы еще раз мне позвоните, я сообщу в полицию.
- Я сильно сомневаюсь, - ответил неизвестный и повесил трубку.

Сигел понял сразу: это шантаж. Что бы ни было известно таинственному Биллу, за это придется платить. Он позвонил адвокату Мартину Липтону, с которым был давно знаком и которому очень доверял, и с места в карьер заявил: "Марти, меня шантажируют". Липтон велел ему ничего не предпринимать и сказал, что свяжется с Ларри Педовицем, который долго работал в криминальном отделе прокуратуры и хорошо знает, как обращаться с шантажистами.

Педовиц попросил Сигела по возможности точно воспроизвести телефонный разговор. "Кстати, - спросил он, - вы действительно не получали письма?" Сигел уже приготовился сказать "нет", но тут вспомнил, что ни он, ни жена уже неделю не были в их загородном доме. Отправившись туда с Ларри, они быстро обнаружили в кипе не разобранной почты письмо в самом обычном конверте - но без обратного адреса.

"Я все знаю про вас и Русского, - гласил отпечатанный на стандартном принтере текст. - Если мы с вами не сможем договориться, я передам всю имеющуюся у меня информацию Налоговой Службе".

Педовиц задумался. Вариантов было всего два: или это какая-нибудь мелкая сошка из окружения Боэски, либо это прокуратура или SEC пытаются загнать Сигела в ловушку. На всякий случай он посоветовал Мартину никак не реагировать и ждать естественного развития событий.

На следующей неделе неожиданно позвонил Боэски и предложил встретиться. Сигел просто сказал "Нет, я очень занят" и повесил трубку, но звонок выбил его из равновесия - они с Иваном давно перестали общаться. Через несколько дней в конторе Сигела появились агенты Налоговой Службы и начали задавать сотрудникам какие-то туманные вопросы. В воздухе пахло грозой. Педовиц решил, что пора связаться с прокуратурой и выяснить, что там по этому поводу думают. Думали там очень даже много. Вернувшись с Сент-Эндрюс Плаза, Педовиц без предисловий все выложил Сигелу: "Они знают про письмо. Они все знают про вас и Боэски".

Сигел сломался сразу. Он скорчился в кресле, закрыл лицо руками и сквозь рыдания начал причитать: "Я это сделал... Я виноват... Мне так жаль..." Добило Сигела то, что Липтон отказался представлять его в этом деле: он вел слишком много дел тех клиентов, которых могли затронуть отношения Сигела с Боэски. "Конечно, я помогу тебе выбрать адвоката, - сказал Липтон. - Но сначала ты сам должен решить, будешь ты драться или нет".

Сигел сказал, что не может принять никакого решения, пока не поговорит с женой. Разговор был трудным: Джейн Дэй считала, что Марти ее предал, не рассказал ничего ни "до", ни "во время", ни "после". Но ему, очевидно, было настолько плохо, он так страдал из-за того, что разрушил мир своей семьи, что Джейн поняла, что сейчас не время разбираться с личными проблемами, а надо пытаться сделать так, чтобы Мартину стало хоть немного полегче.

Сигел вернулся в офис Липтона с готовым решением. "Я не хочу драться и защищать себя. Я готов признаться. Я хочу только одного: чтобы все это побыстрее кончилось". В качестве адвоката по совету Липтона был выбран Джед Ракофф, который когда-то работал в отделе финансовых мошенничеств прокуратуры и знал, как и что будет происходить. На следующий день пришла повестка из SEC с неизбежным длинным перечнем вопросов. Еще через день стало известно о признаниях Боэски и сделке, которую он заключил с SEC и прокуратурой.

Сигел понимал, что если он тоже попытается заключить соглашение с обвинением, ему вряд ли удастся миновать участи "подсадной утки". Но он категорически настаивал на том, что он не станет делать этого в "Дрекселе": он пришел сюда уже после того, как прекратил свои отношения с Боэски, и считал, что люди в "Дрекселе" ни в чем не виновны. Решили, что Сигел пойдет к Фреду Джозефу и попросит отпуск по состоянию здоровья. Однако врать Сигел уже не мог и, придя к Джозефу на следующий день, прямо с порога сказал: "Фред, я хочу уйти в отпуск. Я получил повестку SEC и лучше мне пока побыть от фирмы подальше".

И тут, к крайнему удивлению Сигела, Джозеф расплылся в улыбке. "Добро пожаловать в наш клуб, - сказал он. - Акерман получил повестку, и Милкен тоже. Все что-нибудь да получили. Не бери в голову. Ты разве сделал что-нибудь плохое?" "Совершенно ничего", - ответил Сигел, уже поборовший импульс говорить правду, и вышел из кабинета.

Тем временем Ракофф размышлял о том, что если заключать сделку, то делать это надо быстро. Он встретился с Карберри, который даже не стал ничего скрывать: "Он у нас в руках. У нас есть свидетельства Боэски, курьера, который передавал наличные, и наблюдателя, который все это видел. Мы знаем и про то, что Сигел делился инсайдерской информацией с Фрименом. И с учетом всего этого я считаю, что мы могли бы договориться, если Сигел признает себя виновным по четырем пунктам обвинения".

Ракофф сообщил все это Сигелу, который велел ему не торговаться и заключать соглашение как можно быстрее. Для этого нужно было договориться еще и с SEC - по поводу штрафа. - Очень просто, - сказал Ракоффу Гэри Линч, который уже был в курсе ситуации. - Мы хотим все, кроме квартиры в Нью-Йорке и загородного дома.

- Господи Боже, - воскликнул Сигел, когда Ракофф рассказал ему об этом. - Я взял у Боэски всего семьсот тысяч!

Он хотел добиться хотя бы того, чтобы ему оставили деньги, заработанные в "Дрекселе": ведь он перешел туда уже после того, как прекратил всякие контакты с Боэски. Но SEC стояла, как скала. Удалось выторговать только пенсионный фонд Сигела - даже бонус в "Дрекселе", который будет получен еще через месяц, должен быть передан SEC.

Сигел смирился. Он вдруг понял, что теперь уже все равно, сколько у него денег: в любом случае он конченый человек. Где-то в глубине души он даже считал, что если станет известно, что SEC отобрала у него практически все, люди сочтут это искуплением вины. Соглашение было подписано достаточно быстро, и Сигел оказался в роли "тайного агента", в которой побывали уже и Левайн, и Боэски, и другие герои этой истории.

В первый раз Сигел встретился с Линчем и Карберри в середине ноября - как водится, не в здании прокуратуры, где их могли бы увидеть, а в небольшой комнатке Почтового ведомства. Вместе с Карберри пришел один из следователей - Дунан, и что-то в нем показалось Сигелу смутно знакомым. Он так и не вспомнил, потому что пришлось сосредоточиться на тех вопросах, которые ему задавали, а они были не из легких.

На Карберри же Сигел произвел очень большое впечатление. Это был первый человек по любому счету "из высшей лиги", с которым он столкнулся. В отличие от Левайна и того же Боэски, Сигел помимо всего прочего производил впечатление человека "из хорошей семьи" - спокойный, вежливый, выдержанный, несмотря ни на что. Сигел начал рассказывать, изо всех сил стараясь быть как можно более точным. Он сказал, что предпочел бы свериться со своими записями, - и следствие, естественно, это только приветствовало.

Такие встречи следовали одна за другой в течение нескольких недель, и Сигел искренне старался рассказать все, что знал. Карберри чувствовал, что он на самом деле раскаивается; у Левайна и Боэски основным чувством все же было сожаление о том, что их поймали.

Сигел знал, что к той жизни, которую он вел раньше, возврата уже не будет, и решил последовать совету Ракоффа и уехать из Нью-Йорка. Он подыскал дом в маленьком городке во Флориде, продал квартиру и загородный дом и в перерывах между допросами был занят организацией переезда. В "Дрекселе" он больше не появлялся, и оттуда его тоже не беспокоили. В январе он получил трехмиллионный бонус и передал чек SEC.

Все, кто хорошо знал Сигела, чувствовали, что с ним что-то неладно. Он потерял всю свою энергию, энтузиазм, доброжелательность - все то, за что его звали "золотым мальчиком". Пошли слухи, что Сигел сотрудничает со следствием. Сигел был вынужден отрицать - иначе соглашение было бы расторгнуто. Однако практически все попытки использовать Сигела как агента провалились: как он ни старался, он не мог заставить свой голос звучать убедительно. Единственной - да и то относительной - удачей был разговор с Тимоти Табором, который когда-то был арбитражером в "Киддер, Пибоди" и использовал инсайдерскую информацию, полученную от Сигела. В телефонном разговоре Сигелу удалось заставить того признать, что ему было чего бояться в этом расследовании.

Свидетельство было косвенным и по обыкновению следствие не устраивало. Дунан, который все это время "опекал" Сигела, как-то позвонил ему домой и сказал, что Марти должен предпринять еще одну попытку, иначе придется использовать против Табора "совсем другие приемы". И тут вдруг все стало ясно. Голос Дунана, звучавший по телефону, не оставлял никаких сомнений в том, какими могут быть "совсем другие приемы": Сигел понял, что Дунан и есть таинственный "Билл".

дальше