Конечно, после этого сделка была оформлена очень быстро. В тот момент, когда Боэски 15 сентября спускался с небес на палубу лайнера "Королева Елизавета II", его юристы день и ночь работали над текстом формального соглашения с SEC и Прокуратурой, и 17 сентября 1986 года Боэски "дебютировал" как тайный агент. Теперь от него требовались две вещи: говорить самому и заставить говорить других.

Говорить самому было проще всего. Юристы SEC были вполне удовлетворены признаниями Боэски. Довольны они были и тем, что эти сведения почти точно совпадали с тем, что несколькими месяцами раньше говорил Левайн. Более того: Иван рассказывал не только те, что обязался рассказать, подписывая соглашение, но и много чего еще - проще говоря, все, что он знал о незаконных действиях и соглашениях "звезд" Уолл-Стрит.

Линч, который по долгу службы знал законы о фондовом рынке как никто, не уставал удивляться тому, как много на этом рынке совершается сделок, которые формально не противоречат букве закона, но явно не соответствуют его духу (то есть установке на то, что у всех инвесторов должны быть равное возможности). Его, например, удивляло, с какой легкостью можно создать видимость угрозы поглощения и таким образом "ввести компанию в игру", получив в итоге значительную прибыль от запрограммированного роста ее акций. Еще одна вещь, которая поразила правительственных юристов - это то, что их представление об иерархии Уолл-Стрит оказалось ложным. Они считали, что Боэски - это "гранд", игрок высшей лиги. Оказалось, что он полностью зависит от Милкена и часто просто делает то, что Милкен ему говорит, не задумываясь, зачем это нужно.

Но признаний самого Ивана следствию было мало - это не давало прямых улик против Милкена и Сигела. Поэтому Боэски пришлось-таки перейти к работе "провокатора" - и, как ни странно, удачнее всего это пошло именно с Милкеном (остальные, явно что-то прослышав про отправленную Боэски повестку, предпочли ничего конкретного не говорить). Милкен же, проявив то ли легкомыслие, то ли самонадеянность, не только обсуждал с Боэски по телефону состояние их общих дел, но и согласился встретиться с Иваном в Беверли Хиллз, "чтобы во всем разобраться".

Сотрудники Милкена, обеспокоенные этими планами, посоветовали шефу отказаться от встречи. "Да ничего страшного, - сказал Милкен. - Я буду говорить "для магнитофона". В середине октября Боэски и Том Дунан (следователь, которого к нему "прикрепили") встретились с Питтом в номере, который тот занимал в отеле "Беверли Хиллз". Под крахмальную рубашку Боэски прикрепили маленький, но мощный микрофон, который должен был передавать разговор с Милкеном на расстояние нескольких сот метров - в номер Питта, где стоял магнитофон. Чувствовалось, что Боэски боится. "А что я буду делать, если он поймет, что мы записываем?" - спросил он Дунана. "Просто уходите. Не убьет же он вас". Боэски на несколько секунд сжался и закрыл глаза. А потом решительным шагом направился в свой номер, где вскоре должен был появиться Милкен.

Разговор начался с обычного обсуждения дел на рынке, но потом Боэски начал "двигать" его в сторону тех фактов, которые интересовали следствие.

- SEC потребовала, чтобы я представил ей все свои записи. Нам надо сделать так, чтобы в твоих и моих документах по нашим сделкам все совпадало.
- А что, у тебя сохранились документы? - спросил Милкен. - Мой человек говорит, что давно про все забыл.
- А что мы скажем про 5 миллионов?
- Что ты их должен "Дрекселю" за консультации.
- Какие?
- Да все равно. Я пришлю тебе какие-нибудь бумаги, пригодятся.
- Но я тебе выплатил еще не все деньги, - продолжал давить Боэски. - И держу твои акции.
- Подержи пока, - ответил Милкен и вдруг сказал: - Иван, ты должен все время помнить о том, что сейчас появились очень мощные подслушивающие устройства. Если тебе надо с кем-то обсудить что-нибудь конфиденциальное, лучше пойти в ванную, включить воду и только тогда разговаривать.

Боэски покрылся холодным потом и уже был готов опрометью броситься из номера. Однако Милкен, видимо, хотел сказать только то, что сказал, и сразу же перевел разговор на другие темы. В итоге SEC в общем осталась довольна. Не то чтобы Милкен прямо в чем-нибудь признался, но и то, что он не отрицал наличия "неформальных" договоренностей и нелегальных финансовых отношений с Боэски, было значительным шагом вперед и вполне годным для суда аргументом.

дальше