Майкл Милкен впервые предстал перед судом 28 марта 1989 года: в этот день ему было формально предъявлено обвинение. Судьей по делу была назначена Кимба Вуд - недавно назначенная президентом Рейганом на должность Федерального судьи элегантная сорокалетняя женщина, про которую знали лишь то, что она человек умный и спокойный. Понять, как она поведет процесс, было совершенно невозможно.

В день суда Милкен, стоящий между двумя своими адвокатами, выглядел спокойным и расслабленным. Помимо всей его "команды" и жены, в суде присутствовали десятки коллег с Уолл Стрит и сотни репортеров.
- Признаете ли вы себя виновным? - спросила судья.
- Нет, ваша честь, - ответил Милкен, и зал взорвался аплодисментами.
Хлопали не просто так: к этому времени стало ясно, что компания, организованная Линдой Робинсон, все-таки принесла плоды. Снаружи здания суда Милкена встречали сотни поклонников в майках и бейсболках с надписями "Майк Милкен: мы в тебя верим!". В день слушания в суде многие из давних клиентов Милкена совершили беспрецедентный акт поддержки: в "Уолл Стрит Джорнэл" и "Нью-Йорк Таймс" было куплено несколько полос рекламной площади, на которых красовался все тот же рефрен: "Мы в тебя верим!".

Но в действительности положение Милкена ухудшалось с каждым днем. Прокуратура имела в своем арсенале уже несколько выигранных дел - в том числе и против сотрудников калифорнийского офиса Милкена. Одним из самых чувствительных ударов стал итог дела "Принстон-Ньюпорт" - компании, связанной с "Дрекселем" длинной цепью сделок, общих интересов и неформальных отношений. В распоряжении следствия были магнитофонные записи переговоров служащих этой фирмы, которые прямо подтверждали то, что они использовали в корыстных интересах полученную из "Дрекселя" информацию. Защита надеялась на то, что присяжные не смогут разобраться в хитросплетениях финансовых операций - а если они не поймут, в чем вина, то и не вынесут вердикта "виновен". Но не тут-то было присяжные старались изо всех сил, задавали самые дурацкие вопросы, тормозили слушание на целые дни, но в итоге "Принстон-Ньюпорт" была признана виновной по 63 пунктам обвинения из 64.

Но хуже всех к этому времени чувствовал себя Марти Сигел: он ждал суда уже два года. Против него - так же, как и против Боэски, - в прессе была развязана целая кампания, нацеленная на то, чтобы представить его лжецом, чьи обвинения никогда не подтверждаются. Сигел умолял прокуратуру начать судебный процесс: он пройдет через него, выслушает приговор - и кошмар наконец получит четкие временные рамки. Но обвинение не спешило: как знать, может быть, Сигел знает еще что-нибудь ценное?

Тем временем "Голдман, Сакс" и "Дрексель" - в надежде переложить всю вину на голову Сигела - наняли известную детективную фирму Джулиуса Кролла (может, знаете? Эта фирма когда-то пыталась искать "деньги КПСС") и отправили ее на поиски "компромата". Оперативники Кролла сделали жизнь Марти просто невыносимой. Однажды, например, когда в маленьком офисе Сигела во Флориде сидел некий бизнесмен, от которого Марти надеялся получить взнос на создание детского компьютерного центра (благотворительный проект, которым Сигел в этот момент занимался), этого бизнесмена попросили подойти к телефону. "Это Фил Спенс из "Ассошиэйтед Пресс", - сказал приятный мужской голос. - Я пишу статью об отношениях Сигела и Боэски. Как вы думаете: у Сигела была доля в компании Ивана?..." Бизнесмен счел за лучшее положить трубку и покинуть офис Сигела навсегда. Другой оперативник пытался напрямую запугать нью-йоркских друзей Сигела высказываниями вроде "Я знаю, вы прячете деньги Марти". Третий представился коллеге Сигела "сержантом полиции Лиммером" и даже показал жетон. Естественно, при попытке навести справки выяснилось, что в "Ассошиэйтед Пресс" нет никакого Спенса, а в полиции Нью-Йорка - Лиммера.

Сигел пожаловался прокуратуре, та довольно быстро вычислила контору Кролла и сделала ей "последнее предупреждение": или вы работаете законными методами, или вы не работаете вообще. Тогда сотрудники Кролла пошли "по ближнему кругу": опрашивали соседей Сигелов, родителей однокашников их детей и даже предложили 16-летней девочке -"бэбиситтеру" взятку в 50 долларов за то, чтобы она рассказала, не платил ли ей Сигел наличными и не курит ли он марихуану.

Мартину, доведенному до полного отчаяния, оставалось утешаться тем, что вся эта затея, обошедшаяся заказчикам в полтора миллиона, не принесла никаких результатов. Но передавать дело в суд прокуратура все же не хотела.

На ней висело еще одно дело - Роберта Фримена, два года назад с таким шумом закованного в наручники прямо посреди офиса "Голдман, Сакс", где он возглавлял отдел арбитража. Дело за это время никуда не сдвинулось: доказательств вины Фримена не было, хотя подозрений - более чем достаточно. Фримен отчаянно защищался и вовсе не намерен был признавать себя виновным и уж тем более "сотрудничать с правосудием". Следствие пыталось и так, и сяк - ничего не выходило. А передавать дело в суд на основании одних только свидетельств Сигела значило проиграть его вчистую.

И тут прокуратуре повезло. В последней попытке получить хоть что-нибудь она гарантировала иммунитет* одному из подчиненных Фримена - Фрэнку Бросенсу. И Бросенс, почувствовав безнаказанность, вдруг разговорился и много чего понарассказал. Самым главным было то, что он вспомнил, как Фримен однажды на всю контору хвастался тем, что получил от Сигела "намек": он спросил Марти, имеет ли смысл прислушиваться к мнению некоего Банни Ласкера по поводу развития событий в деле "Беатрис", а Сигел, который в этот момент именно на "Беатрис" и работал, ответил: "Ну, у твоего кролика хороший нюх" (игра слов: имя Банни (Bunny) в дословном переводе значит "кролик").

Как ни смешно это звучало, обвинению пришлось ухватиться за кроличьи уши. Адвокаты Фримена, прознав об этом, посоветовали своему клиенту признать себя виновным по этому пункту обвинения. Прокуратура было встала на дыбы, но адвокаты объяснили ей, что лучше что-то, чем ничего: по другим статьям доказательств и вовсе нет никаких. Пришлось соглашаться.

17 августа Фримен явился в суд и сквозь смех признал себя виновным в том, что совершил сделку на основе инсайдерской информации, которая состояла в утверждении Сигела о том, что у некоторого кролика хороший нюх. Суд, как водится, начал во всем дотошно разбираться и растянулся на несколько недель. "Голдман, Сакс" немедленно распространила заявление о том, что "никогда не переставала поддерживать Роберта". Но для Милкена и это - так нелепо развивавшееся - дело не принесло ничего хорошего. Показания Фримена во время суда открыли присяжным изнанку мира профессиональных инвесторов: свободный обмен конфиденциальной информацией, к которой непосвященные доступа не имеют, пренебрежение многими нормами права, уверенность в том, что "мы делаем рынок, а остальные пусть подбирают крохи". Становилось ясно, что ждать от присяжных снисхождения к "титанам Уолл Стрит" теперь уже не приходится.

дальше